«Дальше жить суждено по брегетам чужим». Письмо из Тбилиси

Ника Мусави

 

 

Привет,

 

Помнишь, Бродский начал свое «Письмо римскому другу» с того, что, дескать, «скоро осень» и «все изменится в округе». У нас осень уже прошла, а в округе все поменялось еще с весны. Ну, может, не все. А только эмигрантский Тбилиси, о котором ты просишь меня рассказать. Знаешь, это ведь город в городе. Город, по-настоящему видимый и понятный лишь тем, кто – по доброй ли воле или в силу обстоятельств – оказались его жителями. За минувший год этот эмигрантский Тбилиси сильно разросся, и теперь его население негласно делится на две категории: россияне и все остальные.

 

— А ты из Москвы или из Питера?

— Я из Баку.

 

На лице собеседника отражается недоумение. Осенью 2022 года в Тбилиси русскоязычный эмигрант не из России – это примерно, как если в книге про хоббитов вдруг возникнет персонаж из Нарнии. Или Анна Каренина на балу будет танцевать с мистером Дарси. Во всяком случае, так воспринимают это сами российские эмигранты. В Грузии их сейчас насчитывается около ста тысяч. Но статистика эта очень приблизительная и динамичная. Одни покидают страну, другие приезжают. Министерство внутренних дел едва успевает подсчитывать и рапортовать.

 

Сто тысяч для Грузии – это много. При том, что большая часть сосредоточена в Тбилиси. И ты, разумеется, понимаешь, что это очень неоднородное сообщество. Точнее, это вообще не сообщество, а просто очень много людей с одинаковыми паспортами и весьма разными биографиями, взглядами, образом жизни и материальным положением. От бизнесменов и пресловутых «айтишников» (слово это нынче здесь произносится примерно с такой же интонацией, как слово «буржуй» в начале прошлого века) до активистов и диссидентов всех мастей, включая анархистов и навальнистов. Впрочем, айтишники-анархисты мне здесь тоже встречались.

 

Поверь, наблюдать российскую, диссидентско-эмигрантскую среду изнутри, не принадлежа к ней, но вместе с тем не будучи и «местным» – это, как принято сейчас говорить, «интересный опыт». Не сказать, чтоб однозначно приятный, но интересный, да. «Собирай материал, ты ж писатель!» – говорят те, кому кажется, что писатель должен пользоваться смутными временами, чтобы набрать побольше этого самого «материала». И отчасти они правы, конечно. Вот только что мне с ним делать? Что делать с этим чужим материалом, когда, вообще-то, своего предостаточно. А в этой истории мне отведена роль второго плана. Остается только сыграть ее как можно лучше. А если не драматизировать (мне это свойственно, ты ведь знаешь), то сыграть роль стороннего наблюдателя, сидящего на заборе, разделяющем местных и россиян. Попытаться все же как-то зафиксировать все эти события. Запечатлеть в словах все эти лица и имена, которые неминуемо сотрутся из памяти. Все сюжеты, которых в какой-то момент стало так много, что они накладываются друг на друга и почти уже не вызывают эмоций. Как перестали, в итоге, впечатлять рассказы тех, кто кое-как продрался через многокилометровую пробку, возникшую на российско-грузинской границе после объявления мобилизации. Тогда, в конце сентября, в среде российских активистов-эмигрантов появились новые лица. Большинство из них, конечно, принадлежали мужчинам призывного возраста.

Некоторые уже уехали обратно. Например, Иван, который рванул из Краснодара на своей машине, не имея никакого конкретного плана, и трое с половиной суток провел в той самой пробке на границе. Выбрался он из нее на удивление бодрым и потом со смехом рассказывал, как российская пограничница, ставя штамп в его паспорте, сказала, что «сажать таких надо». Иван пробыл в Грузии чуть больше месяца и вернулся в Краснодар к жене и детям.

 

Андрею в Нижний Новгород возвращаться незачем. Он третий месяц живет в хостеле в провинциальном городе и пытается получить гуманитарную визу в Германию по журналистской линии. Когда его спрашивают, что он потерял в такой глуши, отвечает, что в Тбилиси или Батуми слишком много «русских» и чувствуешь себя как в затянувшемся отпуске. А это неинтересно, неаутентичная получается эмиграция.

 

Денис уже подал документы на французскую визу и со дня на день ждет положительного ответа. А пока спит на матрасе под пианино в гостиной у друзей. Они шутят, что эта гостиная еще никогда не была такой чистой. Каждое утро Денис тщательно пылесосит ее, прежде чем расстелить коврик для йоги и приступить к сложному комплексу упражнений, включающих стояние на голове. Еще друзья советуют ему есть побольше гречки, потому что «в этой ихней Европе ты ее не найдешь». Но Дениса больше огорчает, что в Париже он будет просто «русским», в то время как в России был наполовину татарином. 

 

Лена и Артур приехали в Тбилиси в конце августа – в отпуск и «на разведку». В конце сентября собирались вернуться в Москву, но потом случилась мобилизация и они остались. Лена уже смирилась с тем, что растения, стоящие на балконе в их московской квартире, наверняка погибли. Но мысль о том, что она может вообще больше никогда не вернуться в эту квартиру, повергает ее в ужас. Ей не нравится быть эмигранткой, она хочет домой. Артур тем временем устроился барменом в эмигрантское заведение и воспринимает происходящее с буддисткой невозмутимостью.

 

Кстати, о заведениях. Ты не представляешь, сколько их тут появилось. Полноценная эмигрантская инфраструктура от книжных магазинов до тату-салонов, от «хипстерских» кофеен до этакого андеграундного дома культуры. Его открыли питерские панки, переехавшие еще весной практически в полном составе. Как ни странно, именно они адаптировались здесь быстрее и лучше других. За смешные деньги сняли дом в центре и устраивают по выходным концерты, на которые уже и нероссийские эмигранты подтягиваются, и даже местные, грузинские панки ходят. Один раз, правда, приходила еще и полиция, вызванная бдительной соседской бабушкой. Но закончилось все хорошо. Бабушка признала, что доносящиеся из подвала чудовищные звуки, в принципе, тоже можно считать музыкой.

Гнева таких бдительных бабушек Вадим боится куда больше, чем полиции. И живет в постоянной тревоге, что политическая ситуация в Грузии может измениться и россиян попросят с вещами на выход. Знаешь, им постоянно кажется, что их здесь не любят, недолюбливают, едва терпят. И, в принципе, не безосновательно кажется. Я понимаю, насколько должно быть дискомфортно им видеть на стенах надписи «Russians go home!», ощущать настороженное отношение местных и сохраняемую ими дистанцию или читать в соцсетях посты разной степени «хейтовости».

 

С другой стороны, понимаю я и то, что у жителей страны нет причин особо симпатизировать или сопереживать свалившейся на голову толпе вполне благополучных людей из страны, с которой у Грузии, скажем так, сложные отношения. Тем более, что эти самые «сложные отношения» вот уже несколько лет остаются одной из основных политических повесток. И если даже правда, что, благодаря россиянам, экономика Грузии выросла на сколько-то там процентов, но обычные люди едва ли мыслят такими категориями. Да и вообще, давай честно: эмигрантов ведь везде недолюбливают. В общем… Знаешь, чем больше я об этом думаю, чем больше пытаюсь разобраться, нащупать истину или хотя бы сформулировать свою собственную позицию, тем больше понимаю, что путь этот ведет в тупик, увитый колючими кустами мизантропии и угрызений совести. Да и нужно формулировать какую-либо позицию в данном случае? Нет, наверно. Вот только, честно говоря, порой становится досадно, что сейчас вообще никому нет дела до проблем других, менее «распиаренных» политэмигрантов.

 

Так или иначе, но пока что правящая партия «Грузинская мечта» относится к россиянам вполне толерантно. Точнее, делает вид, что ничего особенного не происходит. Оппозицию это раздражает (как раздражает практически все, что делает правящая партия). Вообще, в том, как грузинские оппозиционеры восприняли весеннюю и осеннюю волны миграции из России, есть один неочевидный парадокс. Весной реакция была куда более бурной и негативной. К осенним эмигрантам отнеслись уже куда спокойнее. Разве что некоторые вновь заговорила о введении для них визового режима, но власти от этих требований устало отмахнулись. При этом «осенние россияне», сами того не подозревая, несколько улучшили имидж весенних. Теперь в представлении многих весенние эмигранты – это настоящие диссиденты, уехавшие сразу после вторжения России в Украину в знак протеста, а осенние – просто уклонисты, которых до сих пор все устраивало, и деру они дали лишь после того, как опасность стала грозить лично им. Один из оппозиционных активистов даже приехал в тбилисский аэропорт с плакатом «Привет русским дезертирам».

Если кто однозначно и выиграл от происходящего – так это грузинские рантье, вконец «испорченные квартирным вопросом». Но об этом ты наверняка и так знаешь. С марта по октябрь цены на аренду жилья в Тбилиси взлетели раза в два. Плату подняли даже тем, кто снимал квартиру еще по старым ценам, но не удосужился заключить договор. Под чужое похмелье попали и ни в чем не повинные студенты, некоторым из которых в новом учебном году пришлось взять академический отпуск, ибо в буквальном смысле некуда приткнуться.

 

Но даже это уже кажется неким неблагоприятным природным явлением, с которым остается лишь смириться. Знаешь, в целом, такое ощущение, что все немного выдохлись. Весной эмигранты вовсю социализировались, знакомились друг с другом, строили планы по созданию чуть ли не нового «Сопротивления». Что ни день – то антивоенный фестиваль, новоселье или еще какое мероприятие с дешевым и вкусным грузинским вином и политическими дебатами до двух часов ночи. Весной все – и россияне, и грузины, и эмигранты из других постсоветских стран и даже примкнувшие к ним европейцы – пребывали в состоянии болезненного возбуждения. Ждали, что вот-вот произойдет что-то ужасное или прекрасное, что Путина стукнут серебряной (а лучше чугунной) табакеркой по голове, отравят, удавят, что случится революция, переворот, что российская армия вторгнется в Грузию под предлогом «защиты русского населения», что…

 

Но прошли месяцы, и ничего из этого, к сожалению, или к счастью, не произошло. То, что поначалу воспринималось как захватывающее приключение, катастрофа, экстремальная ситуация, постепенно превратилось в рутину. Грузины и «все остальные» эмигранты вернулись к своим собственным делам с поправкой на изменившиеся обстоятельства. Россияне же, наверно впервые за все это время ощутили настоящую растерянность. Стали утомлять политические дискуссии, споры, обсуждения мрачных и однообразных новостей, да и само по себе эмигрантское сообщество со всеми доступными ему развлечениями.

 

Стало понятно, что никто никак не может повлиять на происходящее, никакая сама бурная деятельность не принесет сейчас сколько-нибудь ощутимых результатов. И что надо уже думать не только о судьбах родины, но и своей собственной. Как минимум, решать – оставаться ли в Грузии еще на неопределенный срок или перебираться куда-то в другое место. Перспектива осесть в Грузии не прельщает практически никого. А какие есть варианты? Европа – где, конечно, круто, но непонятно, на что там жить. Турция – где, говорят, дешевле, чем здесь, но непонятно, что там делать. Армения – где, говорят, к россиянам относятся лучше, чем здесь. Еще вот Латинская Америка – хорошее место…

 

— Говорят, в январе будет новая волна мобилизации.

— Вот тогда-то Грузия и прикроет лавочку.

— Скорее Россия ее прикроет со своей стороны границы.

— Говорят, некоторых россиян, выезжающих в Грузию, не пускают обратно.

— Почему?

— А черт его знает. Но я, от греха подальше, в командировку в Брюссель не поехал.

— А мы в январе на пару месяцев в Египет…

— Зачем?

— Там тепло. И жилье дешевое.

 

Тбилиси окутывает влажный зимний туман. Серые шторы на небе плотно задернуты, но, возможно, сквозь них за нами все же наблюдает Бог. Знаешь, это странно – существовать в пространстве чужих переживаний и воспоминаний, среди людей, знавших друг друга годами, годами не видевшихся и вдруг оказавшихся вновь все вместе в этом маленьком, совершенно чужом им городе. Знаешь, он навсегда останется для них чужим, перевалочным пунктом, наспех собранными декорациями к какому-то периоду жизни. Разве что у тех, кто переехал сюда более-менее сознательно, еще «до всего этого», несколько лет назад, успела возникнуть какая-то эмоциональная связь с Тбилиси. Но и они тоже однажды уедут. «Приют эмигрантов – свободный Париж!» из «Кавказского Парижа» не получился, сколько б ни шутили об этом на первых порах. Своего кладбища Сент-Женевьев-де-Буа в Тбилиси не появится. Извини за черный юмор, хотя лично тебе он, скорее, придется по нраву.

 

Знаешь… это странно – среди всего происходящего стараться отыскать собственное место и надеяться написать однажды собственную историю. Нынче почва какая-то нервная, что на ней может вырасти, кроме синих цветов тревоги, кроме вяжущих ягод тоски… Ладно, не делай такое лицо. Можно же мне хоть иногда немного подраматизировать.

 

P.S.

 

— Денис, а ты хочешь, чтобы тебя похоронили на Сент-Женевьев-де-Буа? Хотя там же сплошные белогвардейцы, не самая подходящая для тебя компания.

— Я вообще не хочу, чтобы меня хоронили в Париже.

— А где тогда?

— В Барселоне. Париж – это временно. А вообще я хочу жить в Барселоне. А когда помру, пусть меня кремируют и прах развеют над Средиземным морем. Красиво же?  

— Красиво.

 

Тбилиси, декабрь, 2022 года

Заказать обратный звонок