Лисичанск: «Никто не думал, что такое может быть!»
Ольга Пинчук
Военные действия часто самым драматическим образом влияли на повседневную жизнь жителей множества городов и поселков на востоке Украины. Несмотря на то, что в Лисичанск — город в Луганской области, давно уже вернулся мир, город лишился многих рабочих мест и жителей. Многие семьи после 2014 года неожиданно оказались разделены «границей».
Однажды, жарким солнечным днем
С Никитой и Славой я познакомилась у подъезда одного из домов в Лисичанске. Был жаркий, солнечный день, они сидели на лавочке и неспешно беседовали. С детской площадки доносился радостный детский смех, а прохожих в этом дворе практически не было.
«Здравствуйте!» – обратилась я к мужчинам с улыбкой: «Меня зовут Ольга, я социолог, исследую труд рабочих на промышленных предприятиях. Было бы здорово, если б кто-то из вас двоих оказался рабочим!»
Мужчины добродушно рассмеялись в ответ: «Охранник и водитель на [] заводе – подходим?»
«Конечно!» – отозвалась я, продолжая широко улыбаться.
Вдруг к нам подбежали трое малышей – двое мальчиков и девочка, всем не больше семи лет: «Папа-папа-папа» – трещали они.
– О, это все ваши! – произнесла я.
– Порознь! – засмеялся один мужчина: – Я Никита! Отец вот этого пацана с лопаткой!
– Слава! Отец двоих других – тех, что без лопаток! – подыграл другу второй.
– Здорово!
Лисичанск — город неожиданностей
Лисичанск – небольшой шахтерский город в нескольких километрах от Северодонецка на востоке Украины. Здесь живет около ста тысяч человек. В отличии, от более крупного Северодонецка, в Лисичанске есть железнодорожная станция – поезд из Харькова привез меня именно сюда. Город холмистый – чтоб добраться до дома, где мне встретились мужчины, пришлось взобраться на приличную горку.
– Город Лисичанск – это город неожиданностей! – Весело продолжает Слава: – То свет отключат, то воду! Я сколько здесь живу, у нас никогда не было нормального водоснабжения. Последнее вот, недавно было, – три дня без воды сидели. Но это нас не пугает, потому что вообще у нас вода по часам!
– Горячая? – уточняю.
– Горячей тут из крана не дождешься! – рассмеялся Никита: – У нас же бойлер. Холодная по часам. Говорят, подавать наверх воду сложно: наш дом – самая высокая точка города.
– Вот! Удивили вас! Говорю же – город неожиданностей! Ко мне приятель как-то приехал из Киева, я ему с утра говорю: «смотри, вода до одиннадцати, скоро отключат!» Он также, как вы, «это ж горячая»! – оба мужчины веселились, иронизируя над своей ситуацией.
– А вы откуда к нам?
Лисичанск — умирающий город
Когда я находилась на востоке Украины, этот вопрос всегда заставлял меня немного напрягаться. Исследователю противопоказанно находиться в поле с собственными предрассудками, и предвосхищать кризисные ситуации на основе этих предрассудков или собственных страхов. Я же каждый раз опасалась, что со мной перестанут говорить, как только узнают откуда приехала. Это опасение росло еще и потому, что за прошедшие пару недель в Украине различные ситуации, когда одно только слово «Москва» или «Россия» ставило точку в разговоре или изменяло поведение собеседника, хоть и не часто, но случались. Чтобы предвосхитить возможные проблемы, я как-то автоматически добавляла про свое украинское происхождение.
– Из Москвы. В Украине у меня все родственники. Родители отсюда.
– Да у нас тоже друзья, родные теперь везде. Разбросало. – Никита ответил уже совсем без улыбки.
– По большей части из-за войны. Многие отсюда уехали. Из нашей большой компании мы вот с кумом вдвоем только остались. – Кивнул Слава в сторону Никиты: – И город сильно изменился – это сейчас весна, зелено, – а так он очень мрачный. Лисичанск умирает потихоньку.
Слава раньше работал помощником начальника караула по видеонаблюдению на крупнейшем местном нефтеперерабатывающем предприятии (НПЗ), – как говорит, был «глазами завода». НПЗ, как я уже слышала прежде, простаивает с 2014-го года. Слава уволился оттуда восемь месяцев назад – зарплата совсем перестала устраивать:
– Я когда искал работу, в 2014-м как раз, предложили в охранную деятельность, а хотел водителем. Это мне как-то ближе.
– Это потому, что кум ваш водителем работал? – спрашиваю с улыбкой, имея в виду Никиту.
– Да я до сих пор там! – сообщает Никита.
– Вообще, я закончил Луганский национальный университет имени Владимира Даля, – продолжает Слава: – По специальности социальный педагог и психолог. Магистр социальной работы. Год даже отработал в центре социальных служб для семьи, детей и молодежи. Но не устраивали условия труда, – в основном, заработная плата. Как раз женился, родился первый ребенок. Была даже вакансия психолога у нас на заводе, в тот период, когда я устраивался, но там немного условия не те, что мне надо, во-первых, это не трудоустройство по договору, мне не совсем этого хотелось, и у меня специфика, я – детский психолог. В итоге, я не пожалел, что отказался – потому что такую единицу рабочего как психолог очень быстро сократили.
Слава рассказывает, что на заводе находится около двухсот пятидесяти камер, которые установлены «по всей территории предприятия, по его периметру, смотрят как за заводом, так и за его пределами».
– Мое рабочее место было, как в фильмах показывают, – охранник сидит перед большим количеством мониторов, которые поделены на много квадратиков – в основном самые основные камеры выводятся. Моя задача заключалась в том, чтобы выявить и сообщить начальнику смены, если вдруг какие-то инциденты. Не обязательно это какое-то нарушение. Всё что угодно. Может какая-то авария случилась, может человеку плохо стало, он там упал где-то и лежит. Моя задача сообщить начальнику смены и дальше он уже принимает решение, что делать.
– Часто такое бывало? – интересуюсь.
– «Правонарушители» были, заезжали. Но необязательно люди заезжали, чтоб какое-то хищение совершить, – просто выехать пытались: территория предприятия большая, на 900 гектар находится, лесополоса, дорога рядом – заблудиться легко, или навигатор завел, а там закрытая территория и стоят камеры. Но в четырнадцатом-пятнадцатом были и другие моменты, конечно…
2014-й. Под дулами автоматов.
– Да, в четырнадцатом году мы все, конечно, насмотрелись! – Никита хлопает друга по плечу.
– Ага, чего только здесь ни происходило… – Слава продолжает. – Вооруженные люди кругом, на видеонаблюдении сидел под дулами автоматов и наблюдал только туда, куда говорили.
– Ну там завод не интересовал, там смотрели за завод: куда, что, где, когда будет наступление…
– Это всё было, грубо говоря, по беспределу, четырнадцатый год – это самое такое страшное время. А когда снаряд попал, у нас на завод – в емкости с остатками нефтепродуктов, тут настолько дымило и горело – город весь затянуло черным дымом, как будто пасмурный день. И дымило оно две недели, – невозможно было потушить, пытались залить водой, пенообразователем, – но там только тлела.
– Как бы «остатки», но, когда ёмкость на 900 тонн, а этих «остатков» на пять тонн – это очень много. 14-й год это самый страшный. – Повторяет Слава слова друга. – Завод тогда в каком плане интересовал, – у нас много чего, говоря таким жаргоном, отжали. Много техники: трактора, автомобили легковые, автобусы для собственного использования, ну и остатки нефтепродукта, топливо.
Мы немного отвлекаемся от разговора про 14-й год, говорим о детях. Никита поведет сына в первый класс в нынешнем сентябре. Старший сын Славы уже идет во второй, а дочь еще маленькая.
«А как вообще это было – в 14-м?» – Я задаю этот вопрос многим из тех, с кем разговариваю на востоке Украины, на территориях, которые затронула война. И каждый раз внутри что-то сжимается. Большинство из нас привыкли к мирному времени, привыкли чувствовать безопасность, иногда даже стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Бомбёжка, солдаты, окопы, танки – всё это кажется чем-то невозможным, невероятным и нереальным. А вместе с тем, нет ничего реальнее войны.
– Никто не думал, что такое может быть! В современном мире. – Отвечает Никита. – Мы же все по телевизору видели военные действия – про Чечню ту же, Грузия опять же. Соболезновали и погибшим, и родственникам. По телевизору – тоже страшно, но это где-то там. Далеко. И кажется, что тебя это не может коснуться никак и никогда, потому что ты же ведь живешь в современном мире! Но когда это приходит к тебе домой… Первое, что ты понимаешь, – это то, что ты никаким образом не можешь защитить ни себя, ни свою семью, да и в принципе – ни на что повлиять ты не можешь. Просто, когда по городу ходят вооружённые люди…
– Казаки тут были. – продолжает Слава. – И тут [по телевизору] хоть и говорили, что никто из них не мог себе позволить поведения какого-то неправомерного, выпить, например, и что, если кто-то в увольнение, то оружие обязательно сдавали. Но это всё вранье. Тут было такое! Буквально, человек с оружием мог остановить машину, приставить тебе дуло автомата к виску и сказать «выходи!» – забрать машину и уехать. Это было здесь, в Луганске, кругом.
Меня как-то по-особому поразило то, что Слава в 2014-м сидел на видеонаблюдении под дулом автомата. Это казалось чем-то абсурдным, невообразимым – идти каждый день на работу, понимая, что домой уже можешь не вернуться. И это не та опасная работа, которую он выбрал сам. Здесь всё гораздо сложнее – как сказал Никита: «ни на что повлиять ты не можешь».
«Окна в домах выбиты, вся дорога в этих стеклах…»
– А заботилось ли как-то руководство о работниках завода, которые выходят на работу в такой опасный период?
Слава: Когда начали звучать первые взрывы, приехали люди вооруженные, начали отбирать автомобили на заводе, вывозить остатки топлива – тогда было такое руководство, которое первое уехало, бросило людей. Они все были приезжие – из других городов.
Никита: Завод тогда стоял, простые рабочие, такие как слесаря, например, – они не выходили, одна охрана была.
Слава: Потом был такой период, когда еще сложнее – на предприятие нас автобус возил, это далеко, тринадцать километров, – не оказалось возможности забирать людей…
Никита: У нас штат водителей значительно поредел, не было топлива, автобусов не хватало – хочешь работать, да не на чем. Хаос творился полный.
Слава: Это очень страшно, тут весь город был… Окна в домах выбиты, вся дорога в этих стеклах, троллейбусные провода на земле валяются, столбы повалены… Зрелище жуткое. Завод тоже пострадал. Я видел, конечно, города, которым и побольше досталось, – то же Счастье, Станица Луганская.
Никита: А когда военные действия здесь закончились, вернулась украинская власть и все начало возобновляться, они все [руководство] начали потихоньку съезжаться обратно. И я знаю людей, которых и близко не было на заводе, но которые потом выписывали себе премии по 300 тысяч гривен «За сохранение завода»!
«Сейчас завод закрыт»
Никита, в отличие от Славы, работал на заводе еще до 14-го года. Он рассказал, что НПЗ около трех-четырех лет простоял на ремонте, и к 2014-му был полностью отремонтирован:
«Тогда, в мае месяце, должен был приезжать какой-то представитель Роснефти на завод, смотреть на это все, планировались первые поставки нефти по нефтепроводу и запуск завода. Но так как-то произошло, как раз в мае, – вот эти активные боевые действия начались, – и никто уже не думал ни о каком запуске».
– А сейчас с заводом что?
Слава: Сейчас завод стоит. Многих сократили. В 14-м нас было где-то две с половиной тысячи человек, сейчас может быть чуть-чуть больше тысячи. И люди продолжают сами увольняться. Но набор открыт на завод. И в охрану. Кто-то уйдет на больничный, кто-то в отпуск, – и уже не хватает людей чтобы расставить по всем постам.
Раньше, продолжает Слава, у них в охране был график день-ночь-отсыпной-выходной. А потом перевели на сутки-трое: «когда это всё происходило – света нигде не было, в том числе на заводе, сильно повредили, и долго восстанавливали». И так они работают по сей день, при чем не только в охране.
Никита: Все, кто остался, и те, кто приходит устраиваться на эту работу, делают это именно из-за графика сутки-трое. Потому что можно еще чем-то заниматься – подработать где-то, в том числе. Сейчас практически каждый день увольняется кто-то, но и набирают – рабочих тоже, слесарей, там. Если уберут этот график – то отток пойдет еще больше, а приток станет меньше.
«Что делают люди, если завод не работает?»
Слава с Никитой имеют свой небольшой бизнес – среднегабаритные грузоперевозки. Пару лет назад они скинулись и купили Газель. Никита продолжает совмещать частный бизнес с работой водителем на заводе, а Слава уволился с НПЗ и ушел параллельно работать в такси.
– А что делают, скажем, те же слесаря, если завод стоит?
– Многие спрашивают, вот как вы: «что делают люди, если завод не работает?» – заметил Слава.
– Я вам скажу так! – Никита широко улыбнулся, но проговорил с наигранной серьезностью, четко выговаривая слова: – Летом косят траву, белят бордюры, зимой чистят снег. Вот это, в принципе, и всё, что происходит. Водители, понятно, возят, охранники, понятно, выполняют свои обязанности. Остальные что-то красят, что-то чистят.
– В принципе, в 14-м году был произведен полный капитальный ремонт, – всё обновили. Сейчас же, – я, конечно, не специалист в этой сфере, – но, думаю, что там всё заново надо ремонтировать после простоя.
Несколько дней назад мне впервые рассказывали про Лисичанский НПЗ, – мол, он закрылся, когда началась война, потому что собственник завода – российская компания. Но от Никиты и Славы я узнаю, что стоял он задолго до этого – правда, на ремонте.
– Как вы думаете, почему, когда украинская власть сюда вернулась, завод не запустили?
Слава: Наша власть в Украине позиционирует Российскую Федерацию как страну агрессора. Ну, в принципе, отчасти, я с ними согласен. И какой-то компромисс искать – это выглядело бы со стороны неправильно. Это как объявлять страну агрессором и конфеты свои «Рошен» продавать, – точно также и по телевизору, по экранам, говорить, как «российские оккупанты захватили там что-то опять», и при этом гнать нефть на завод и перерабатывать. В принципе, завод то он российский…
Никита: Но там тоже… Он не чисто принадлежит Роснефти, какой-то пакет акций принадлежит Европейскому союзу – каким-то компаниям. Наверное, если бы он был чисто российским, то в 15-м году, когда была активная фаза – пошло модное слово «национализировать», – наверное, его б уже национализировали. Но я думаю, лучше бы всё равно не было. Он не может работать без нефти.
Слава: Да и в принципе, я уже думаю, что завод таких огромных размеров сейчас и не нужен, – сейчас нефтеперерабатывающие заводики, например, на ста гектарах, приносят прибыль больше, чем этот…
Разделенные границей
К нам по очереди подбегала ребятня с криками: «Мы хотим ку-ушать!» Надо было прощаться, но у меня оставался один вопрос:
– А как на вашу жизнь и жизнь вашей семьи повлияло всё это?
Слава: Очень плохо. Мой отец живет в Алчевске. А я живу здесь. По дороге он 60 км от меня, но чтобы приехать ему сейчас, надо потратить день – через Российскую Федерацию, и так же если через Донецкую область – на границах. Я к нему мог ездить каждую неделю, раз в месяц. Сейчас он себе позволяет эту дорогу пару раз в год. Но ему там больше нравится, звонит мне, рассказывает, как там хорошо.
Никита: Очень много семей поругались на этой почве – кто-то поддерживал одну сторону, кто-то другую. Та сторона с оккупированными территориями – они ж надеялись, что их заберут, как и Крым, и многие разочаровались. Хотя сейчас вот говорят, паспорта российские дают.
Слава: Да, отец подкалывает, звонит: «ну что, на очередь тебя ставить, паспорт получать?» Я уже думаю, пусть все желающие получат паспорта и уедут туда в Россию, – чтоб дали нам спокойно здесь жить – если вы так хотите, если любите, кто вам не дает?
Никита: Я согласен, – если я хочу какой-то другой жизни, я собираю вещи и уезжаю, ищу. Я не зову сюда какие-то проблемы.