Тридцать лет беженства: Дома потерянные и (не)обретенные. Баку и Ереван. История вторая
Дом Хумар
Марина Вырская
С 1996-го Хумар прожила в подвале 22 года. Это был подвал лицея, который им удалось выкупить у его директора. В самом лицее тоже жили вынужденные переселенцы и беженцы. Альтернативой подвала была квартира у бакинских родственников, но с ними сколько проживешь? Даже в гости никого не позвать. А тут все же сам себе хозяин, «ни перед кем не отчитываешься, ни перед кем не стыдишься». Сначала Хумар жила там вчетвером: с мамой, братом и сестрой. В 2013 году сестра вышла замуж и уехала, а брат женился и съехал с невестой на съемную квартиру.
Подвальный быт, конечно, специфический. Воздуха не было, поскольку в единственном окошке под потолком стоял советский кондиционер, вышедший из строя через несколько месяцев использования. Его невозможно было ни починить, ни снять, пришлось замуровать, обклеив пленкой. Последний источник свежего воздуха – дверь – не могла быть все время открытой: залезали мыши, тараканы, скорпионы. Хумар смеется, когда рассказывает про подвальных кошек, которые сами боялись крыс. Ни туалета, ни ванной, ни кухни в подвале не было. Готовили на электрической плитке.
«Не дай бог, если зимой света не будет, то все, нам хана. Мама иногда сердилась, все приходилось делать в одной комнате, и спать, и готовить, и в туалет ходить».
До женитьбы брата Хумар спала в одежде. Зимой мылись в котельной недалеко, там была маленькая душевая для сотрудников. Мытье стоило сначала 50 копеек, потом манат, а под конец – 2 маната с человека (1-2 доллара). А летом еще перекрывали вход в подвал, ставили пластмассовую ванную, немного подогревали воду и там купались.
Когда семья Хумар въезжала в подвал, у них были лишь одноместные маленькие кровати. Но постепенно стали обживаться, купили подержанные стенку, шифоньер, диван-кровать. Пробовали перегородить помещение и сделать хотя бы пару комнат, но воздуха было слишком мало. Одежда, обувь, мебель – все покрывалось плесенью и пропахивало сыростью. Зимние вещи, сапоги убирали в чемоданы, но и это не спасало от зеленых пятен. Переезжая год назад в новую квартиру, большую часть мебели пришлось выбросить – низ совсем прогнил. Но все же что-то оставили – отмыли, поставили в проветриваемую комнату, и до сих пор в ней запах сырости.
Несмотря на ужасные условия жизни, Хумар говорит, что с этим подвалом у нее связаны хорошие воспоминания. Во время жизни в подвале они с братом и сестрой отучились в университете. Принимали гостей, друзей из России, Польши, Голландии. Бывало, правда, что мама огорчалась, когда накрывали на стол и чего-то из предметов не хватало. В своем доме у нее был красивый столовый сервиз, а здесь стаканы и тарелки разного цвета.
«Я же никогда гостей так не принимала!» Но со временем и к этому стала относиться проще. «Главное не то, как мы живем, главное, что я всегда рада вам, вы можете чувствовать себя как дома» — рассуждает Хумар. Сама же она не считала подвал домом, это было их временное жилье.
«Люди говорили, что могли бы купить квартиру, но, когда думали о квартире, мама говорила, зачем нам квартира здесь? Мы вернемся к себе [в Минджеван]».
В 2018 г. благодаря новому председателю Государственного комитета по делам беженцев и вынужденных переселенцев, Хумар и ее семье дали квартиру в новом микрорайоне. Это жилье не принадлежит им и считается государственным. Если завтра конфликт разрешится, семью Хумар переселят обратно в Карабах. Разумеется, это в теории, а по факту Минджеван разрушен и возвращаться будет некуда.
«Мы когда зашли [в новую квартиру], такой длинный коридор, и по обе стороны комнаты. Чуть только в себя пришли, мама говорит, Хумар, а ты заметила, это похоже на нашу квартиру? Мам, говорю, я как собака устала, мне не до воспоминаний. Что, говорю, мы вернулись? Нет, мама говорит, мы пока не вернулись. Это временное. Просто воспоминания нахлынули, что я вернулась к себе туда. Я говорю, мама там вообще ничего не осталось, так что, когда вернемся, надо будет все сызнова начинать».
Понимание, что квартира на самом деле им не принадлежит, накладывает свой отпечаток. Хумар с мамой не могут поменять там что-то на свое усмотрение, например, объединить комнаты, и вообще очень бережно относятся к государственному имуществу.
«Она у меня очень добросовестная, добропорядочная, — говорит Хумар о своей матери. Если внук играется, делает что-то, она: «Это не делай, это не наше, это дедушки-государства». Это не наше. Когда, говорит, будет наше, тогда ты можешь порвать обои, на полу что-то поковыряться, в стене, а пока не трогай, это не наше, мы здесь временно».
В новой квартире высокие потолки и большие окна. Хумар никак не могла найти занавески нужного размера, и мама попросила ее не закрывать окна до осени, чтобы насладиться свежим воздухом, солнцем, звездами.
«Я помню, первая ночь была, по-моему, когда нас переселили, мы уже уставшие, до двух часов ночи старые вещи заносили. Мы с мамой легли, и мама говорит, я лицом к окну буду спать, на звезды буду смотреть. Я говорю, сколько лет ни звезд, ни солнца, ничего. Было так хорошо. Это не передать словами. Это счастье, наверное. Мы как будто вернулись в свой дом, — вспоминает Хумар».
Так до октября мама и спала головой к окну и все время из него выглядывала, смотрела.
Дом Севаны
Севана бежала с семьей из Баку в январе 1990 года, когда ей не было еще четырнадцати лет. В Ереване до 2018 года она жила в бывшей школе-интернате на окраине города. Изначально туда поселили 27 семей беженцев. Первое время Севана жила в комнате, в которой помещалось только три кровати. Больше ничего. Потом год они с мамой, дядей и тетей жили в комнате на 14 человек. Однажды пришла администрация, посмотрела на условия проживания и решила возвести перегородки вместо занавесок, отделявших людей друг от друга. Так у семьи Севаны появилась хоть какая-то своя территория. Спустя еще время, когда некоторые беженцы уехали, семья Севаны заняла одну большую комнату, поделенную на три части.
«У нас не было там туалета и ванной, они были общими, там все было казенное, но тем не менее, у нас была отдельная площадь, — говорит Севана».
Однажды в соседнем здании, примыкавшем к общежитию, открыли дом для людей с психическими расстройствами. Севана не спала три года. Шум начинался каждый день в пять утра и не прекращался до позднего вечера.
Постоянные обращения в правительство и освещение проблемы журналистами принесло долгожданный результат только через 28 лет. Беженцам предоставили сертификаты на получение жилья. Размер суммы сертификата зависел от количества членов семьи. К этому времени Севана была уже одна – мамы, тети и дяди не стало, поэтому ей полагалась однокомнатная квартира. Она смогла купить небольшую квартиру в хорошем районе, недалеко от центра.
Севана говорит, что не всем так повезло. Кто-то смог найти жилье только в другом городе. Но, тем не менее, она рада видеть, что в жизни этих людей, как и у нее самой, очень многое поменялось.
«У людей, у которых 30 лет не было надежды, у них и не было никакого развития. То есть проблема с жильем реально блокировала развитие личной жизни. Тут я вижу, что люди меняются. Даже характер стал более открытым. Развитие не совсем правильное выражение, но они изменились. Они увидели перспективу в своей жизни. У кого-то не было много лет работы, вдруг стал заниматься собой и нашел работу. У меня был сосед, который 30 лет не выходил из дома. У него была травма. Он приехал, когда ему было 30 лет – молодой человек. Он потерял свою девушку в погромах – она ему невеста была – и всю ее семью — мать, отца. Он потерял всю ее семью и приехал сюда, с этой травмой. Очень грамотный инженер, он не утратил адекватности, не утратил чувства юмора, но просто замкнулся на своей территории в школе-интернате и ни с кем не общался. Эта ситуация [с покупкой квартиры] на него тоже очень положительно повлияла. Он не верил, что это возможно, он махал на меня рукой и отшучивался. Но тем не менее они купили квартиру в городе Абовян, там устроились, и мама его постоянно звонит, ей уже 80 лет. Они заняли проактивную позицию в своей собственной жизни, и это намного изменило их ситуацию и жизнь к лучшему».
Дом Андраника
Мы стоим на крыльце администрации сельской общины, расположенной недалеко от Еревана. Я жду, когда освободится мой проводник и поведет меня к информантам – бакинским беженцам. Андраник, заведующий клубом, который почти не функционирует и требует капитального ремонта, курит и рассказывает свою историю.
Он с семьей уехал из Баку в ноябре 1988 года. Его мама смогла обменять свой государственный дом на частный дом азербайджанцев, уезжавших из Армении. «Это было незаконно, но это мама такая была, что сделала» — иронизирует Андраник. Новый дом находился в горах, вокруг не было ни души, ни инфраструктуры, туда даже машина не могла подняться. Поэтому они оставили тот дом и купили у курдов участок с небольшим домиком в этом селе. Домик, больше напоминавший сарай, был построен из пеноблока с одним тонким камнем и уходил в землю всего на полметра. В нем и прожили три года 4 семьи из 16 человек: родители Андраника, семья брата, семья сестры и его собственная семья. Три года, пока они строили свой дом.
Андраник вспоминает, что, когда они приехали, в этом домике не было ни туалета, ни бани. Он очень удивлялся, как купались его бывшие хозяева – ставили в доме большую ванную и там мылись. «А мы как приехали, первым долгом баню построили во дворе. Я сварщиком был, котел сделал, на дровах и купались». Бывшие хозяева не уехали сразу, у них был еще один дом побольше, на который у Андраника не хватило денег. Они учили его, как возделывать землю, что сажать, что нет. Однажды Андраник спросил их, почему курды живут в таких маленьких домах. И курды ответили, что всегда думали, им, наверное, придется отсюда уехать, вот и не строились.
Сейчас у Андраника большой дом, туалет и баня в самом доме. Лет 7-8 назад он поставил котел, сделал отопление. Но газа нет, как и у его односельчан, поэтому топит дровами. Иногда Андраник вспоминает детство, свой родной поселок и Баку, откуда родом его жена. В Азербайджане он прожил 30 лет и 30 лет и 5 месяцев здесь, в Армении. «Уже перевалило сюда несколько месяцев», — задумывается Андраник. Он уже потихоньку начинает забывать ту часть жизни. Но нет-нет, да и вспомнит – свой прежний дом, улицу и как бегал по ней ребенком.
Дом дяди Саши
Дядя Саша, так его называют здесь, в том же селе, где живет Андраник. Он приехал из Мингечаура в 1988 году. Дяде Саше уже 84 года. В Мингечауре у него была квартира на пятом этаже и еще дом в Мардакертском районе Нагорного Карабаха. Квартиру в Мингечауре они обменяли на участок и домик в этом селе, а дом в Карабахе так и оставили, ночи в нем не провели: «Сейчас смысла нет туда ездить. Ни окон, ни пола, ни окошка, все разрушено».
Дом на обмен искала жена и долго не могла найти. А потом приехала в это село, «посмотрела, что здесь бибар (перец) посажен, огурцы посажены. Огород нормальный, чистый, ей понравилось. Ну и решили приехать и поменять» — вспоминает дядя Саша.
Дом был небольшой, без окон, без дверей, без крыши – прежние хозяева только-только отделялись от отца и еще строились. Дядя Саша достроил и увеличил дом, возвел второй этаж. Теперь у него 4 спальни, большая кухня, столовая, баня и туалет, подведено отопление – топит дровами, как и все в этом селе.
С прежними хозяевами дома, азербайджанцами, у дяди Саши были нормальные отношения. Он поехал с главой семьи в Мингечаур показать квартиру:
«Я ему показал, где, что. Ну, они турки есть турки, — иронизирует дядя Саша, — Где баня, где туалет, где что. Оттуда мы ничего не привозили, кроме постели. Постель привозили, остальное, мебель там оставили».
Помимо дома у дяди Саши большой ухоженный огород и скот – коровы, свиньи, куры. Несмотря на свой возраст, он все время занимается хозяйством и получает от этого настоящее удовольствие.
«Что такое дом? – повторяет дядя Саша мой вопрос и задумывается, — Если свой дом, это выше всех. Потому что свой собственный, свой огород. Можешь, что хочешь держать, свиней держи, коров держи, быка держи. Нормально. Вот у нас сколько цыплят? И несутся. Яички кушаем, масло делаем. Если масла нет, всегда […] молоко у нас. Разве это плохо? Чувствуешь себя в самом деле дома».
Дом Сатик
В своем доме Сатик живет 30 лет. Она как раз из тех первых переселенцев из Азербайджана, кто еще смог спокойно уехать, обменявшись домами. Это было в 1988 году. Как Андраник и дядя Саша, Сатик живет в селе Араратской области на границе с Турцией. Тогда сюда приехало очень много бакинцев, но со временем 80% из них уехали, не смогли адаптироваться к сельскому укладу.
Этот дом семья Сатик нашла через брата свекрови. Он поменял свою квартиру на дом в близлежащем от села городе. Напротив него жили азербайджанцы, чьи родственники, прежние хозяева дома Сатик, тоже искали обмен. Так и сошлись. Приехали, посмотрели, дом был еще недостроенный, без крыши, без дверей, хозяева сами еще не успели в нем пожить. Но зато он был новый и сухой, без плесени. Решили брать. По мнению наших собеседников, у азербайджанцев в этом селе дома были в основном плохие, соломенные. Видимо, хозяева больше вкладывались в огород и разведение скота, чем в дома. Поэтому кирпичный дом, пусть и недостроенный, был удачей. Взамен семья Сатик отдала свою трехкомнатную квартиру в Баку.
Постепенно дом достроили – сделали крышу, вставили окна, двери. Но внутри ремонта нет – на все денег не хватает. У Сатик 8 детей – 5 мальчиков и 3 девочки – и 11 внуков. Родители умерли, муж умер, свекор со свекровью тоже. До замужества Сатик работала в Баку секретарем-машинисткой на нефтеперерабатывающем предприятии, потом вышла в декрет. Муж один работал в семье. Шофером в Баку и на маршрутном такси в Ереване. Приходилось тяжело, поэтому и дом делали медленно.
Двое сыновей и дочь Сатик живут в России. Сыновья не хотят возвращаться и не скучают по своему дому. А Сатик говорит, что родина все равно остается родиной, и она бы с удовольствием съездила в Баку. Помнит и любит родной город. Но и здесь она уже ощущает себя как дома.
Со временем это пришло, — говорит Сатик. Но мой муж жалел, что не поехал в Россию. Его столько звали. Свекровь не пустила. Потом она сама тоже жалела, что не пустила нас.
Дом Серине
Серине с мужем не смогла ни обменять, ни продать свой дом в Баку. Азербайджанцы, которые туда приезжали из Армении, искали дом с землей, чтобы они могли там работать. А у мужа Серине дом был без земли. Так его и оставили вместе со всеми вещами, уехав в декабре 1988 года.
Они [азербайджанцы] вообще сельские люди были. А мы не знали даже, как лопатку держать. Но выучились, жизнь заставила.
Уехав из Баку, Серине с мужем, свекровью и новорожденным сыном первое время жила у родственников в городе Абовяне, потом у других родственников в Масисе, пока муж искал землю.
Проезжали плакат «Масисский район», где пост, у меня сразу настроение падало, — вспоминает Серине, — А кто захочет в деревню ехать? Человек должен стремиться к хорошей, к легкой жизни. Муж говорит, ну что теперь поделаешь?
В итоге муж нашел землю в одном селе, пошел на деревообрабатывающий завод, купил на те деньги, что были, горбыль – отходы от дерева – и построил из этого горбыля деревянный домик. Позже он взял ссуду и за три года построил нормальный дом в другом месте села, а та первая времянка так и провалилась. Муж сам проектировал новый дом и вложил в него всю душу. Серине помогала ему на стройке – подавала раствор и камни. Теперь это уже ее родной дом.
В 2008 году мужа не стало, старшие сын и дочь уехали, и Серине осталась в селе с младшей дочерью. С тех пор, как умер муж, она потеряла интерес к жизни. Единственное, что ее поддерживает, это забота о младшей дочери. Для Серине дом – это прежде всего семья. В каком-то смысле без мужа она потеряла дом, хотя и живет в родных стенах.
Дом — это не обязательно собственность. Это может быть жилище, где ты можешь прожить временно. Это крыша, убежище. Лишь бы в этом доме был мир, — говорит она.
Серине часто достает альбомы и рассматривает старые фотографии. Там много бакинских знакомых, друзей, одноклассников и одногруппников по медицинскому училищу. Улицы, дома, памятные места. Вот Храм огнепоклонников, вот мемориал «26-ти Бакинских комиссаров». Серине любит вспоминать Баку, но уже не скучает: «Там никого нет. Это место уже стало домом».
Пристанище Сато, Григора и Тевана
Григор, его мама Сато и сын Теван живут втроем в небольшой комнате в одной из бывших гостиниц Еревана, когда-то ставших местом компактного поселения беженцев. Они спят на одном раскладном диване. Точнее спит только Теван. Григор дремлет. Сато не спит вообще – тесно. Она засыпает днем, когда все расходятся. Григор на работу, Теван в школу. Кроме них в этой гостинице проживает еще порядка 50 семей беженцев.
Готовят тут же, в комнате, на маленькой плите. Это типичный гостиничный номер, наверное, когда-то он обозначался как «Стандарт». Ванная с туалетом есть, но воду дают два раза в день по часу. Холодную воду. Горячей нет вообще. Тевану 15 лет, он смышленый парень, быстро схватывает, но учится плохо. В комнате нет места для рабочего стола. Учебники старые, конца 1980-х — середины 1990-х годов. Подход к обучению соответствующий, т.е. устаревший. Уроки ведутся на русском языке, а выпускные экзамены будут на армянском. Хватит ли ему мотивации все это преодолеть и получить профессию?
Я сижу на стуле у стены, поджав ноги, чтобы не мешать Григору ходить мимо. Они с мамой готовят плов и горячо спорят о количестве воды и риса. Теван молча наблюдает, сидя на противоположном крае раскладного дивана (здесь вся жизнь вертится вокруг дивана, потому что он занимает 80% комнаты), и периодически выполняет мелкие поручения бабушки. Как бы вы хотели жить? — спрашиваю я Сато.
Как я в Баку жила, так и хочу, — отвечает она и замолкает. Трехкомнатная квартира, — подхватывает Григор, — со всеми хрусталями. Холодильниками, машинками, коврами, кроватями. Стенками. Все это бросили за три билета и за две пачки сигарет и приехали сюда. И 30 лет вот в этой собачьей конуре.
А что такое дом, спрашиваю я, вот это дом?
Дом — это куда ты приходишь, тебя ждут, — говорит Григор, — Ты приходишь, закрываешь дверь, и это твое… А это временное пристанище.
Какой это дом?! – то ли удивляется, то ли вскипает Сато. Я когда говорю, Теван, домой иди, мне даже не по себе становится!